Свобода Есть

Опустилась ночь на опустевший Венгард. Монотонно и уныло мерцал магический купол над опустевшим градом, озаряя всполохами опустевшие улицы и жилища. Шел серый дождь, барабаня по черепице домов и постукивая в двери, словно запоздалый путник. Город казался абсолютно пустым, словно смерть поглотила всех до единого. Но нет, Вечная Старуха еще не восторжествовала тут, с восходом солнца ситуация менялась, люди начинали сновать по улицам, что-то мастерить, что-то чинить, уповая на защищающие их стены. Но былого оптимизма, воинской удали ли или какой-нибудь жизни в лицах этих видно не было. Серые, как штукатурка, сновали они по пыльным мостовым, и отрешенным взглядом оглядывали границы своей темницы под открытым небом. Но с наступлением ночи город умирал, словно никаких людей тут и не было. Паладины запирались в царском замке, и коротали долгие, Миртанские ночи за древними книгами. Манускрипты вещали о магии, о силе светозара-Инноса, о том, что Свет в итоге восторжествует над Миртаной, а силы Белиара будут наконец-то побеждены. И дух былого рыцарства воспрянет… Но усталые воины ничего подобного не видели, за куполом, словно очи Белиара, мерцали тысячи орочьих костров. Оркам было не о чем волноваться, они знали, что кучка несчастных людишек не выживет долго, если им будет нечего есть. Они просто оцепили купол кольцом палаток, и выстроились в долгом ожидании, наслаждаясь зеленью привенгардских пажитей. Пройдут в итоге нужные сотни лет, всесильное время разрушит тонкие магические сплетения, сила купола иссякнет и в один прекрасный день его просто не станет, исчезнет он как мыльный пузырь на ветру. И, спустя столько лет, наконец-то первый Орк ступит в Венгард. Его мозолистая лапа, закованная в латный сапог, втопчет в ветхую мостовую пыль и песок, налитые кровью глаза пройдутся по развалинам некогда величественных домов, а облаченная в кольчужную перчать рука,дотронется до ржавой, истерзанной временем короны Его Величества…
Робар проснулся в холодном поту. Уже давно как ночные кошмары мучили старого короля. Единожды разбуженная совесть уже не успокаивалась, вгрызаясь в бедного монарха все больнее и глубже. Вот оно, падение его королевства, его Великой Империи! Иннос не пощадил его, Робара II-го, и подверг всем тем испытаниям и казням, на коие он обрек свое королевство. Некогда, по его приказу, с легкого росчерка злаченного пера, был возведен Магический Барьер над Миненталем. А теперь он, его автор и пращур, вынужден спасаться под таким же барьером. Некогда он, великий и гордый, ссылал на верную смерть в рудниках сотни людей, а теперь он, и вся его знать была обречена медленно истлеть под новым барьером, умерев от голода, отчаяния и безумия. Король как никогда мечтал о свободе, о чистом воздухе, о лесах и полянах своей страны, марионеткой которого некогда была она. Но великий кукловод не замечал как тонкие нити плелись вокруг него самого, сплетались незримые глазу тенета, закутывая его – Робара, в мягкий и уютный кокон, которому волею судеб уготовано было стать саркофагом. Такие мысли терзали короля, и он не мог из-за этого даже просто усидеть на месте. Он был молод и глуп, был до верха полон амбициям и идеями о Великих Свершениях и Великих Целях. Тогда, много лет назад, он не видел ничего кроме огромной Миртаны, распростертой от края света, до другого края. Он хотел быть монархом, владельцем земель единых и неделимых, коим был его отец, Робар Первый, именуемый Святым. Глядя на обрамленное нимбом чело своего пращура, Робар мечтал и стремился, но господь не даровал ему отцовского таланта.
Мечты и надежды имеют свойство не сбываться, летописи и прорицания имеют свойство быть неверными. Сколоченная королем «смертоносная рать» уже давно висела на столбах позора перед каждым Миртанским городом, и орки глумились над их трупами. На столе короля лежало письмо. На чистейшем пергаменте, аккуратными рунами было выведено послание Вождя Кана, адресованное Робару. Главенствующий орк писал тонко, но остро и проницательно, расписывая человеческое поражение и дальнейшую судьбу королевства. Письмо озвучивало просьбу орков убрать барьер, с условием сохранения жизни всем жителям Венгарда, кроме коронованной особы. В этом аспекте орки настаивали на церемониальной казни, дескать «падение главы короля отождествиться с падением человечества на веки веков, и будет оно так!». Требование орков оснований лишено не было, в самом конце, наряду с размашистой росписью Владыки Кана, виднелся скромный человеческий подчерк. «Безымянный, регент Фаринга» неумолимо гласила подпись, разрушая последнюю надежду человечества. Прорицание сбылось, но не совсем, как его ждали. Робар еще раз глянул на это письмо и с грустью отвел взор в сторону. Ответ он и не думал писать, да и орки давно уже все поняли по гробовому молчанию из полуразваленной столицы. «Интересно, как они будут действовать дальше? Неужели просто ждать..,» - задумался на мгновение Отец Отечества, но отринув дальнейшие мысли в этом направлении, уселся за свой дневник. В эти дни и часы горя, Робара интересовала подлинная суть понятия свободы. В богословских книгах он не нуждался, ибо с отрочества знал все тексты наизусть, по этому, мерно обмокая перо в чернилах, король только и делал, что излагал свои мысли. В уме прокручивая все изученное, он пытался разгадать Замысел Господний, видя в этом ключ к вожделенной свободе. «И все-таки, что же есть на самом деле свобода? В книгах сказано, что свобода есть Иннос и вера в него, а Иннос есть Свет, Жизнь и Магия в нас и среди нас. Но что же балансирует эти понятия? Ведь чрезмерный Свет может спалить Жизнь, а без Жизни нет рождения магии! А если Света будет наоборот – мало, то без его животворящей силы Жизнь умрет, и мир вновь погрузиться в первозданный хаос. Книги говорят, что баланс есть Аданос, брат Светозаров. Но если в мире есть сей баланс, почему-же рядом с ним бытует горе, несправедливость, злоба и гнев? Почему сердца людей останавливаются не от старости, как оно должно было быть, а чаще всего от топоров и стрел врага? Каков же ты на самом деле, о Замысел Господний?!» - в бессильном гневе вопрошал небеса Робар, одновременно осознавая порождение им сил гнева.
Не только король в эти скорбные часы думал о вечном. Засев в своих покоях и заперев дверь на засов, читал «Слова Богов» паладин Гарольд, хоть и знал сей манускрипт практически наизусть. Подле его ложа лежал меч, нареченный Свирепым. Это был дар некого мага-отшельника из Нордмарских гор, средь коих некогда заблудился паладин Гарольд. Согрев его в своей хижине, накормив и напоив, маг даровал ему этот меч, очевидно найденный в одной из древних усыпальниц великих предков. На клинке меча был выбит древний текст клятвы короне и королю, оружие покоилось в дивных и древних ножнах. Но что самое главное, разил этот меч без пощады и промаха, словно пел он в горячей битве, насыщаясь кровью врага. Волшебным был он, и это сыграло с ним злую шутку. Гарольд читал знакомую ему книгу, где каждое слово, каждый абзац был практически родным, но только сегодня он стал вникать в ее смысл. В обычные дни, когда все хорошо и воля свободна, люди обычно не вникают в смысл и суть вещей, принимая их как должное. Лишь обречение, скорбь и боль пробуждают в людях дотоле скрытые мысли и таланты. Как и король Робар, Гарольд тоже искал ключ, ключ к свободе и освобождению, и так же как и его владыка, ключ ему виделся в священных писаниях. «Воистину мудрецы писали эту книгу!» - восхищался он в глубине своей души; - «Что-то тайное кроеться в этих строках, тайна, которую доселе никто не смог постичь! Надеюсь боги даруют мне…» - тут паладин осекся. Странное чувство охватило его, сковало дыхание и сдавило грудь, глаза заслезились и помутнели. Гарольд отвел глаза от книги, его взор упал на лежащий подле него меч.
Настало утро, но солнце так и не показало свой лик. Дождь прекратился, но взамен пришел толстый, всепроникающий туман, коий угрюмо завесил все окружающее тусклой, серой ширмой. Люди спали, ибо не чувствовали восхода солнца. И вдруг, сквозь городскую тишь пронесся душераздирающий, отчаянный крик. Облетев весь город, он тот час же пробудил все живое, поставив на ноги королевскую охрану и гвардию. Обнажив оружие, солдаты высыпали из казарм на дворцовую площадь, и, боязливо ощетинившись, осматривались по сторонам. Висел туман, сокрывающий все и вся. Людям уже было подумалось, что все было не взаправду, что может быть, где-то слишком громко скрипнула ржавая железная петля. Мечи было опустились, но следующий вопль не заставил долго ждать. Он был протяжнее и ужаснее предыдущего, и обрывался долго, вконец скатившись в жалостливый хрип и плач. Творилось что-то неладное, притом невероятно близко, но разглядеть что-либо было невозможно. Напрасно взобравшиеся на башню стражи вглядывались в сиреющее пространство, словно по Слову Божьему был наслан на город тяжелый, толстый туман. Внезапно воздух наполнили новые шумы, исходящие из Нижнего Кольца города. Послышался лязг мечей, какой-то странный топот, шум и гомон – где-то там, внизу, затеялась битва. Королевская гвардия в ужасе оцепенела – неужели орки смогли сокрушить магическую завесу и штурмуют город под прикрытием колдовского тумана?! Взбудораженный, испуганный разум тот час же стал рисовать ужасную картину внезапного вторжения, заставшего врасплох стражников Нижнего Кольца, вот уже виднелись окровавленные ятаганы орков и лица однополчан, искаженные внезапным ужасом и смертельным страхом. Виделись горящие дома и кричащие люди, виделись свирепые, неистовые орки, обрушившиеся на город словно лавина. Гвардейцы подняли мечи и было направили свои стопы к воротам, но глас командира остановил их. Оказывается, обо всем происходящем уже донесли королю, и он отдал приказ закрыть ворота намертво, а гвардейцам изготовится защищать замок. Солдаты нехотя повиновались, врата были накрепко задраены, баррикады спешно возведены. Оставалось только слушать яростный шум битвы и ожидать худшего.
Шум стих только к середине дня, туман немного поразвеялся. Смотритель с башни доложил что орков, насколько ему было видно, внизу замечено не было, людей тоже. Зато, мол, виден был какой-то человек, мелькнувший в клубящемся тумане. По виду и стати вроде паладин, можется быть гвардеец или страж, но никак не орк. Постоял, мол, покрутился немного, и ушел дальше, окутавшись в туман. Командование недоумевало, подозревали и орков, и орчьих наемников из людей, но все равно картина не складывалась. Раз внизу была битва, то значит, кто-то проник в город. Шум стих, значит, битва окончилась. Солдаты снизу с вестью не пришли, значит, сопротивляющиеся люди проиграли. Но штурмовать врата тоже никто не пришел, не слышно было ни орчьего гомона с топотом, ни ихних грязных ругательств, следовательно, нападавшие были либо не орки, либо не совсем орки. Король недоумевал, генералы тоже.

Добавлено (29.04.2010, 06:00)
---------------------------------------------
С протяжным скрипом и скрежетом, до того наглухо запертые врата открылись. Гвардейцы построились по-боевому, и, обнажив мечи, двинулись вперед. Король одобрил вылазку, хоть на сердце и у него, и у генералов спокойно не было. Туман все никак не расходился, заговорчески окружая полумертвый город. Солдаты громко топали коваными сапогами по мостовой, отгоняя наступающий на них страх – кто знает, что кроется там впереди. Быть может доселе неведанный, новый могучий враг, призванный уничтожить их всех? И уж точно не друг, друзья так не стучатся… Внезапно отряд остановился. Вдали, сквозь туман, виднелся человек. Закованный в явно паладинские доспехи, он опирался на длиннющий меч и стоял, словно изваяние, поставленное тут века назад.
- Эй, кто ты? – окликнул человека ведущий стражей капитан. В ответ, человек распрямил плечи и пошел в их сторону, опираясь на меч, словно на клюку. Туман окончательно рассеялся вокруг него и, к своему изумлению, гвардейцы узнали в нем командора Гарольда. Выглядел он усталым и измотанным, доспех его, иссеченный мечами, был обагрен запекшейся кровью, хваленый меч командора выглядел не лучше.
- Сэр Гарольд? Это вы? Что тут произошло, командор? – не веря своим очам, вопрошал капитан.
- Я… Я их освободил.- молвил Гарольд, опершись на свой меч.
- Освободили, сэр?.. – и тут до капитана стало доходить. Иссеченный доспех, окровавленный меч, странные крики утром и не менее странная, молчаливая и полная скорби битва внизу. Утренний сбор генералов и командармов, среди них отсутствовал только сэр Гарольд. Вот оно что! Капитан ужаснулся своему открытию. Сердце отказывалось в это верить. Командор Гарольд, тот самый славный паладин? Да-да, утреннее «освобождение» вершил именно он, обезумевший, полоумный Гарольд, сошедший с ума от отчаяния и боли в этой каменной темнице под названием Венгард. Не трудно представить, как он вышел под покровом утреннего тумана из своих покоев, прокрался мимо безмятежно спящих стражей в Нижнее Кольцо города, достал свой хваленый меч из ножен и стал чинить «освобождение». И без труда расправившись с обезумевшими сначала от ужаса, а потом от горя однополчанами, он пришел сюда и стал нас ждать, зная, что рано или поздно король бы послал нас сюда.
- Командор! – возопил капитан, - командор! Вы… Вы называете свое преступление освобождением?! Неужели в смерти наша свобода? Да, мы заперты тут, продовольствия нет, солдатам… да и всем нам сократили паек! Нам холодно, голодно и одиноко… Но, командор, это не повод для преступления, для такого жуткого преступления, коие вы совершили сегодня! Ведь не смотря на что с нами был Иннос и Свет его, пока вы от него не отреклись.
Лишь печальная улыбка пробежала по лицу Гарольда. Подняв истерзанные очи на капитана, он зашелестел осевшим, неверным голосом.
- Капитан… Горемыка мой капитан. Ты видишь свет? Ты видишь Инноса? Где они? Я вижу лишь серый туман и капли дождя, лишь природа пришла к нам, оплакивать наши последние дни. Сами Боги отвернулись от нашего рода и племени, уготовав судьбу растоптанных и уничтоженных существ. Разве это незаметно, капитан? И дело вовсе не в еде или удобствах, дело в самой нашей Жизни. Как прожили мы, сколько добра мы совершили за жизнь? Скажу тебе, друг мой, очень, очень мало. Порочным приказом слал нас король на порочную битву захватывать и отнимать. Порочным и гнусным приказом жили мы, не задумываясь об этом ни на секунду, не поднимая головы выше предначертанного и предписанного. С овечьей послушностью и ослиной упрямостью выполняли мы все эти приказы и предписания. С холодным сердцем и ухмылкой на лице мы хватали людей в городах и отсылали в Миненталь, на рудники – где смерть гнездилась под каждым дорожным камнем. Не задумываясь ни о чем, мы творили зло ради большего зла, прикрываясь знаменем Инноса, как первозданные люди прикрывали срамоту листьями виноградной лозы. Мы, кто бы еще, возвели Барьер над страждущими людьми, породив еще большее зло в Долине Рудников. И человека сокрушившего барьер, мы-же отвергали и унижали, презренно относясь к нему, словно к недостойному простолюдину. И что? Летописный спаситель, коему уготовано было вывести наш народ из грехов, теперь с Ними. И почему? Ибо так оно, значится, и надобно, именно это имела в виду древняя летопись. Искупление наших грехов и свобода лежат через кровь, через нашу кровь. К великой моей скорби, свобода для нас лежит через смерть и путь загробный, и Боги свидетели этому, а я лишь вершу судьбою предначертанные события.
И Гарольд замолк, по щеке его прокатилась слеза. Слеза грусти, отчаяния и боли. Он поднял глаза к небу, надеясь увидеть спасение там, но неба не было. Матово серая хламида застилала небесную синеву, клубясь и колышась над самой его головой. Неба не было, и было ли оно вообще? Лишь это пронеслось в голове паладина, он крепко схватил свой меч, и раскрутив его в могучих руках, бросился в атаку.
Отправив солдат на разведку, король вновь заперся в своем кабинете, окружив себя кипой привычных бумаг. Доложенные события показались ему странным, но монарший разум был слишком занят другими, более важными делами. Нощное бдение прошло не зря, мысли созрели, и словно спелые плоды, обрушились на бумагу. Робар спешно писал, словно его кто-то подгонял, королю не терпелось запечатлеть свои открытия и трактования поскорее, чтобы потом предоставить их придворному магу. Смысл и суть свободы открылись перед монархом, словно раскрытая книга и стали понятны словно букварь. «Свобода, это особое состояние души», - писал монарх, «особое состояние, когда дух человека прибывает в идеальном балансе с окружающей его жизнью. Гармония – есть суть свободы, а человек, нашедший свое место в сбалансированном мире, есть Свободный Человек. Как только что-то отягчает его мысли и занимает его думы более, чем все остальное, то человек теряет свободу и он становится рабом. Скупец – раб своих денег, мудрец – раб своих знаний, воитель – раб своего мастерства. Ибо без денег скупец жизни не мыслит, ровно как и мудрец – без мудрости своей и воитель без мастерства своего. Истинная же свобода доступна лишь тем, кто вбирает в себя все от мира сего, но держит вобранное в равном порядке, так, чтобы одно не перевешивало другое…»
- Ваше Величество, тревога! – в дверь кабинета Робара кто-то неистово затарабанил.
- Ну что там еще… - проворчал Робар, и медленно доковыляв до двери, нехотя отпер ее. В комнату ввалился один из генералов. Лицо его было бледным, а испуганные глаза метались из стороны в сторону. Король почувствовал недоброе.
- Говори, что стряслось? Наши опасения оправдались, в город вторглись орки? Но я не слышу битвы... – сказал король и, наморщив лоб, уставился на генерала.
- Нет, Ваше Высочество, происходит немыслимое… - словно испуганный наказанием мальчишка, генерал сглотнул слюну и молвил, - Командор Гарольд… Нет, лучше вы на это сами поглядите!
И подойдя к намертво запертым деревянным ставням, он отпер их. В комнату хлынул чистый воздух, и послышались первые звуки борьбы. Оттолкнув генерала, Робар бросился к окну, и, высунувшись из него по пояс, остолбенел. Во дворе королевского замка кипела битва. Командора Гарольду окружил десяток гвардейцев с алебардами, неистово замахиваясь ими и пытаясь поразить паладина, Гарольд же, защищаясь подобранным где-то, огромным башенным щитом, умело отражал атаки однополчан, даже не давая себя потеснить. За его спиной валялись десятки трупов, очевидно, тех несчастных, кто вступил с паладином в неравный бой. Невозможно было сказать, что придавало Гарольду такие силы, но сражался он свирепо и неистово, наступая на однополчан, словно на лютого врага. Взмах мечем – и один из нападавших слег замертво, обагряя сырые камни горячей, алой кровью. Робар смотрел на эту битву не моргая, и спустя пару минут, отринулся от окна. Ноги его не держали, разум же отказывался верить в увиденное. Неверными шагами он подошел обратно к письменному столу и безвольно рухнул в кресло. Взгляд его упал на бумаги…
- Ваше Высочество, что же нам… - голос генерала, слегка булькнув, сорвался, на его глаза навернулись слезы.
- Уходите… Уходите… - молвил король, взял перо в старческую руку и, обмокнув его в чернила, продолжил писать. Простояв с минуту у окна, генерал удалился.
Робар писал, скрип его пера глушил звуки битвы и отчаянные крики гвардейцев. Жизнь словно схлопнулась, уменьшилась до мгновения, до единого вздоха. Гулко стучало сердце в монаршей груди, Отец Отечества писал. Память рисовала перед ним голубое небо, сочнозеленые поля вешней Миртаны, пробивающиеся сквозь траву незабудки и по-весеннему скромные фиалки. Вспоминал он себя беззаботным мальчишкой, бегущим по полю неподалеку от Венгарда, вдыхающим ароматный воздух Миртанских пажитей. Прохладным, хвойным ветерком подуло из леса, и он обернулся. За ним, в сверкающих одежах, стоял отец. «Робар, иди ко мне» - призывал его голос отчего, дрожащая рука на бумаге выводила «поля», «леса», «отец»…
Гарольд молча подошел к склонившемуся над письменным столом Робару, взмахнул мечем и одним ударом срубил голову Отца Отечества. Отбросив меч, он шагнул в широкое окно и, широко расправив руки, рухнул вниз, в свой последний полет. И видилась ему ржавая, побитая временем корона, катящаяся по пыльному полу каменного зала.
Туман рассеялся, прилетевший северный ветер раздул его, открыв печальное лико Венгарда всему оставшемуся миру. Солнце садилось, погружая свой алый диск в пучину океана. Последние лучи
золотили бескрайние пространства лесных крон, где то протяжно и понуро замычала корова. Со стороны Фаринга потянулись вихрастые и обширные клубы дыма. Не столь надежным, как вначале всем думалось, оказался новый регент Фаринга…

Свобода – это право людское, а не дар божий. Свободен тот, кто знает, кто любит и кто страдает.