Он любил Москву. Частенько поздно по ночам, обычно уже после двенадцатого удара курантов, он покидал свою маленькую, но ухоженную комнатку в самом центре города, и, надев уже порядком поистрепавшийся плащ и старую кепку, выходил на прогулку по ночным улицам. Делал он это в независимости от сезона и погоды: осенью и весной, в лютый мороз и даже жарким и дымным летом 2010го. Он бродил по улицам, каждый раз выбирая новый маршрут своего короткого путешествия, но неизменно попадались ему на пути места памятные и знаковые. Гуляя по городу он заглядывал в лица прохожих, но с годами все меньше оставалась тех, кого он узнавал, и тех, кто в свою очередь узнавал его. Раньше, бывало, даже глядя в глаза незнакомца, он мог почувствовать родственную душу, близкую ему в мировоззрении и отношении к жизни, но теперь таких становилось все меньше, они почти исчезли. По крайней мере, так думал человек в кепке, гуляющий по ночной столице.

Москва сильно изменилась с тех пор, как он оказался здесь впервые, особенно в последние два десятилетия. Впрочем, это было неизбежно, ведь менялся весь мир, и столица неизменно первой в стране испытывала на себе все новое: и хорошее, и плохое. И пусть этот город не был для него родным, да и самые яркие годы его жизни прошли в дали от сюда, он все-таки любил и уважал Москву, и в том, что первопрестольная стала такой, какая есть, была частичка его труда и души.

Вот и сегодня, промозглой осенней ночью, он прогуливался по столице. Подняв повыше воротник плаща и сдвинув кепку на лоб, чтобы спрятаться от мокрого ветра, а может быть и от любопытных взглядов запоздалых прохожих, он шагает по обочинам оживленных магистралей и по тихим улочкам, по ярко освещенным неоновыми огнями площадям и по темным аллеям старых парков. Благо, всего этого в городе предостаточно, и ему редко приходится бывать в одних и тех же местах.

Этой ночью его путь лежит по Замоскворечью. Он идет по набережной реки, иногда ненадолго сворачивая вглубь застройки, в старые переулки. Мимо проплывают фасады кирпичных зданий с потрескавшейся или совсем облупившейся штукатуркой. Иногда попадаются даже деревянные постройки. Именно такой он запомнил Москву. Такой она была в то время, когда он появился здесь впервые.

В Замоскворечье обитает какой-то дух старой Москвы, её бледная тень, невесомый призрак, который, наверное, как и человек в кепке по ночам блуждает в этих переулках.

Ветер раскачивает голые ветви деревьев, несмотря на поднятый ворот, касается лица, но это нисколько не причиняет ночному путешественнику неудобств. Ему приятно просто ходить по этим местам, хоть и не все воспоминания, пробуждающиеся здесь, легки и радостны. Ведь именно в Замоскворечье с ним произошел пренеприятный случай, чуть не стоивший ему жизни. Но это было уже давным-давно. Сейчас, за пеленой лет, то время, полное действия и надежд казалось ему настоящим раем на земле. Тогда, пожалуй, он был счастлив. Теперь ему оставалось довольствоваться лишь воспоминаниями. Окружающая действительность уже много лет не радовала его.

Но, кажется, уже поздно. Он достает из плаща испещренные царапинами карманные часы. Прищуриваясь и напрягая глаза, пытается разглядеть стрелки на циферблате. Да, пора возвращаться. Он снова выходит из переулков на пустынную набережную и направляется в сторону ближайшего моста.
Все тот же промозглый ветер гонит легкую рябь по поверхности Москвы-реки, треплет полы плаща. Беззвездное, затянутое тучами небо, кажется, начинает светлеть где-то вдали. Он ускоряет шаг. Вскоре, миновав погруженный в дремотную темноту спальный район, он выходит на освещенную блестящими огнями широкую улицу. Глядя на ярко сверкающую иллюминацию он невольно вспомнил строчку из песни, услышанной им где-то во время одной из ночных прогулок:
Жалкий облик нищеты
В блёстках праздничных огней,
День всеобщей слепоты
В царстве мрака и теней.
«Да, – подумал он – так и есть. Но если кто-то еще сочиняет подобные строки, значит не все потеряно». Он мысленно улыбнулся своей надежде и продолжил шагать по тротуару.

Когда на востоке небо над высотными новостройками озарилось бледной зарей, он приближался уже к своему дому. Железобетонное строение, облицованное гранитом, стояло на Красной Площади у самых стен Кремля. По периметру его были аккуратно высажены маленькие елочки. Эта тяжелая конструкция и была его домом уже больше восьмидесяти лет. Над входом даже висела мраморная плита с его фамилией.

Он вошел внутрь, устало скинул плащ, положил рядом кепку. Теперь, ожидая следующей прогулки по Москве, он мог спокойно спать и надеяться, что тяжелые времена скоро отойдут в прошлое.